Сейчас на этом самом месте стоит здание цирка "Космос".
Поиски документов велись по запросу Еврейского совета Украины, куда обратился житель нашего города, координатор сбора и систематизации материалов по сталинскому гетто от фонда "Героизм и холокост" Михаил Коган, мама которого Мария Каждан (сейчас Коган) была в лагере смерти, но чудом спаслась. Михаилу Абрамовичу удалось разыскать еще несколько свидетельств очевидцев, ныне живущих или ушедших из жизни. Их воспоминания хранятся в донецком музее "Донбасс непокоренный".
История Марии Каждан, записанная ее сыном:
"В нашей семье было шесть детей: пять девочек и младший, Йося, который обманул военкомат и ушел на фронт в 17 лет. (Он был танкистом, вернулся с фронта без ноги, умер 35 лет от роду. - Здесь и далее мои комментарии. - М.К.) Мы жили на 8-й линии. Соня, старшая сестра, к началу войны была "в местах не столь отдаленных", выжила и умерла несколько лет назад. Остальные - папа, мама, Циля, Ида, Сима с маленьким трехлетним Вовочкой и я встретили войну в Сталино. Я помню первые бомбардировки города, вой юнкерсов, первых раненых и первую кровь.
За несколько дней до прихода немцев три семьи, в том числе и наша, погрузили свои нехитрые пожитки на грузовик и попытались эвакуироваться из почти оставленного нашими Сталино. Но при самом въезде в Макеевку налетели немцы, нашу колонну бомбили, машина съехала в кювет и опрокинулась набок, все живы, целехоньки, лишь я сломала ногу. Из-за меня они все вернулись, из-за меня это все потом произошло.
Меня тут же отнесли в рудбольницу (это на въезде в Макеевку). Лечил чудесный доктор, его фамилия Посовский, а ухаживала за мной хирургическая сестра Марья Даниловна, уже тогда ей было лет 50, ее мужа фамилия Гордон, я ни разу не видела, он, видимо, был на фронте, а до войны он был начальник АХЧ больницы.
Числа 27-28 октября, когда и в Сталино, и в Макеевке уже были немцы, папа со знакомым забрали меня из больницы и пешком (!!!) на носилках принесли домой в Сталино, где уже через несколько дней в нашем дворе он сжег все документы, в том числе и мои, - паспорт, комсомольский билет и т.д.
У себя на 8-й линии мы жили до середины февраля, я поправлялась медленно, кость срасталась плохо. Часто я ездила (! - М.К.) в Макеевку, встречалась с доктором и Марьей Даниловной, иногда ночевала у нее. Я носила широкий платок, он прикрывал звезду Давида, и часто немецкие солдаты приглашали сесть в их попутный грузовик. А в конце февраля нас насильно всех переселили в землянки в Белом карьере. Там было ужасно, холодно и голодно. Я была еще очень слаба, чтобы выходить из этого лагеря в поисках пищи и работы, ходила только в Макеевку, несмотря на то, что дорога занимала почти весь день. Говорю "лагеря", а не гетто потому, что тогда мы этого слова "гетто" даже не знали. Он охранялся, часовые с собаками, был правда, лишь один вход-выход. Единственное, это я очень четко помню, этот страх, который проникал во все клеточки тела.
В весеннем воздухе витало предчувствие гибели. В тот день 30 апреля я ни на секунду не могла представить себе, что, уходя в Макеевку, вижу всех в последний раз. Когда под вечер 1 мая я, еще ничего не зная, возвращалась домой, на Пожарной меня остановила русская женщина, кажется, ее, как и меня, звали Марией. Она до войны, как и я, работала в облплане. "Куда ты идешь? - спросила она, - туда нельзя. Их ночью всех забрали". Конечно, я сильно испугалась, страх переборол чувство утраты. Единственным верным решением, которое я без колебания приняла, стало возвращение в Макеевку. Марья Даниловна и ее дочь Ирина приняли меня участливо, мы долго плакали вместе, спать легли лишь под самое утро.
Я пряталась в их доме около двух недель, в комнате Иры была глубокая ниша, заваленная разными вещами, там я и спала, там и пряталась во время опасности. Дни тянулись очень медленно, Ира с Марьей Даниловной целый день работали, и я оставалась наедине с тяжелыми мыслями - что со мной будет? Где-то на десятый день пришло полное безразличие к своей судьбе, я постоянно ждала, что вот откроется дверь, ворвется здоровенный фашист и выстрелит мне прямо в сердце. Ира вечерами садилась рядом, и все время мы говорили, она уводила меня от плохих предчувствий.Еще через несколько дней Марья Даниловна принесла справку, что я, Клименко Мария, лежала в рудбольнице по поводу перелома правой ноги. Таким образом я получила документ на чужую фамилию, мне не нужно было скрываться, нужно было только уйти из тех мест, где меня могли опознать. Я ушла из Макеевки, за один день добралась до Красноармейска, потом пошла на Днепродзержинск, добралась до Херсона, Николаева, два года до освобождения жила в Одессе. В 44-м я снова вернулась в Сталино. Меня почти сутки допрашивали в НКВД, и под конец растроганный моим рассказом следователь проводил меня до самого выхода..."
А недавно Марии удалось разыскать свою спасительницу Ирину (Марьи Даниловны уже нет в живых). Она живет в Макеевке.
Официально
В архиве УСБУ находится на хранении архивное уголовное дело N60090 в восьми томах в отношении Эйхмана А.А., заместителя бургомистра, с мая 1942 г. - бургомистра г.Юзовки (г.Сталино), и других лиц, сотрудничавших с немецкими оккупационными властями. В своих показаниях Эйхман А.А. раскрывает историю создания и существования гетто: "...В конце февраля 1942 г. из Берлина в "СД" приехал представитель гестапо Гальдерберг, который совместно с Графом явился ко мне и Петушкову в Горуправу, где на совместном совещании с начальниками полиции и бургомистрами районов было решено создать в определенном месте еврейскую общину - "гетто", куда должно было быть переселено все еврейское население, в том числе дети и старики. Местом "гетто" был избран Белый карьер, расположенный вблизи Бальфуровского моста. Для проведения этих мероприятий в трехдневный срок было поручено мне, Эйхману, Петушкову и Долгову выселить из указанного места землянок все население, карьер был обнесен колючей проволокой и поставлены полицейские часовые. Это мероприятие было выполнено в двухдневный срок.
В марте 1942 г. нами было дано указание начальникам полиции и бургомистрам районов свезти все еврейское население в "гетто", причем каждой семье предлагалось взять с собой ценности, лучшие вещи и продукты питания на пять-шесть дней, а ключи от квартир передать полиции, производящей переселение.
В результате этих мероприятий со всех районов сгонялись эти семьи, слабых и детей поддерживали и несли на руках, полицейские плетьми и прикладами их подгоняли, слышались стон, крик и плач детей. Все это население было согнано в указанное место, и в связи с ограниченностью землянок часть из них осталась под открытым небом. Все ценности и имущество этих семей изымались и передавались в "СД", а собранное еврейское население - свыше трех тысяч человек уничтожалось путем расстрелов и отправлялось в специальных газовых автомашинах, трупы сбрасывались в ствол шахты на Калиновке. После этого землянки полицией были "разрушены" (из протокола допроса А.Эйхмана от 28 апреля 1946 г. - Т.1, лл.32-33).
А.Эйхман впоследствии признал: "...евреи уничтожались - это факт, если кто спасался, то чудом" (из протокола судебного заседания от 16-24 сентября 1946 г. - Т.7, л.53).
Свидетельские показания дополняют картину существования гетто. Так, свидетель Г.Иофис показывает: "...Городской управе, возглавляемой Петушковым и Эйхманом, подчинялась полиция в городе и районах. Через полицию Эйхман и Петушков проводили истребление совграждан еврейской национальности. По их указанию полиция ежедневно арестовывала еврейские семьи, издевалась над ними, а затем полиция и гестапо истребляли этих граждан и трупы сбрасывали в ствол шахты N4 "бис" на Калиновке.
Позже, в марте 1942 года, оставшихся совграждан еврейской национальности участки полиции гор.Сталино и районов массово арестовали и семьями согнали их в карьеры (Белый карьер гор.Сталино), а их квартиры разграбили.
Городская управа запрещала этим гражданам выходить из карьера на базар и в другие места.
После чего полиция этих граждан там, в карьерах, охраняла, а затем все это население в конце апреля 1942 года было истреблено, а трупы сброшены в ствол шахты №4 "бис". Материал подготовила Людмила ЛЯХ. К началу страницы |
 |
